амка, ой, ой! Больно, – верещал Ванька, пытаясь увернуться от сырой вехотки по голому тощенькому телу.
– Ты же, лешачонок, вчера чугун картошки в избе с лавки уронил, сегодня в бане таз со щелоком опрокинул. Мыла-то у нас нет, а какое мытье без щелока. Завшивеем ведь! – приговаривала Мария, вымещая на сынишке терзающую ее в последние дни какую-то неясную тревогу.
Замахиваясь для следующего шлепка, она нечаянно зацепила коптилку, стоящую в проеме оконца. Глуховато звякнув о косячок, стекляшка раскололась. От разлившегося керосина по - пороховому вспыхнул торчащий из стен пересохший от банного жара мох. Язычки пламени заплясали из щелястых стен.
Мария кинулась за стоящим у порога ведром воды, да в спешке опрокинула его. За другим, что находилось где-то в предбаннике, бежать было некогда. Надо спасать орущего от страха сынишку. Схватив в предбаннике брошенную для будущей стирки станушку, чтоб прикрыть наготу, да на бегу сдернув с гвоздя фуфайку для Ваньки, женщина выскочила наружу. Вырвавшееся пламя уже перекинулось на соломенную крышу, которая вспыхнула, высоко разбрасывая в ночную темень горящие хлопья. Натруженная за день деревня уже спала, и никто не заметил пожара. Несколько минут, и от бани остались дымящиеся головешки да горка уцелевшей от огня каменки.
В доме, усадив на печку стучащего зубами то ли от озноба, то ли от пережитого Ваньку, упав рядом, почти без чувств, зарыдала.
– Что же это я натворила? Что же скажет Сергей, когда придет с войны? Ведь пожар-то из-за меня уже второй раз,– навзрыд, сквозь охватившие ее слезы, причитала она.
…ервый пожар случился в доме, построенном Сергеем незадолго до войны. Не будь этой новостройки, так Маню отец, наверное, не отдал бы замуж за Сергея.
Как во сне всплыло в ее памяти былое сватовство. Сергеевы родители приглядели ее, наверное, из-за того, что она из работящей семьи, а следовательно, с богатым приданым. Когда же в их избу заявились сваты вместе с Сергеем, отличающийся прямотой отец сразу отрезал: "Не отдам я дочь за этого маломерка". Действительно, Сергей был намного ниже и щуплее дородной Марии. Отец, хороший кузнец, пимокат да еще плотник и столяр, уважал трудолюбивых, мастеровых людей. Потому сдался лишь, когда узнал, что этот "маломерок" до сватовства уже построил дом и приведет невесту в новую избу с полным хозяйством.
Вот в Сергеевой деревне и стали жить-поживать да добра наживать молодожены. Через год родился сынишка, очень уж похожий и ростиком, и карими глазами на отца. Теперь жить бы да радоваться, но радость эту омрачила сама Мария.
Однажды, истопив печь, нагребла в чугун раскаленных углей, закрыв их наглухо сковородой, чтоб медленно остыли и были в дальнейшем пригодными в самовар. Одев Ваньку, повела его к бабушке, а сама, как и муж, отправилась на колхозную работу. Второпях же вместо того, чтобы унести чугун в подвал на землю, забыла его на полу у печи. Эта оплошность обернулась пожаром.
Случись беда несколько лет пораньше, выручил бы отец. У него были свежие срубы для того, чтобы поставить дом сыну. Новостройка не состоялась. В годы коллективизации срубы реквизировали для колхозной конторы. Маня понимала обиду родителей на самоуправство власти. Ей ли было не знать, с каким трудом появились эти срубы. Вырабатывали лес в верховьях большой реки, по бревнышку везли на берег, вязали в плоты и весной сплавляли вниз до устья впадающей сюда местной речки в период, когда на ней из-за подпора не было течения. Затем по спокойной воде, словно волжские бурлаки, тянули плоты насколько можно было поближе к месту назначения. Маня хорошо запомнила эту пору, поскольку напротив родительской деревни утонула девчушка, соскользнувшая с плота в ледяную воду. С берега бревна везли на лошади до деревенского крутого угора. Отец жалел молодяшку, и бревна тут носили на себе. Подняв вершину на плечо жены, сам брался за комель. Вот так доставляли материал на все строение. Отец-то был богатырь, однажды на свадьбе он за спор с мужиками поднял лошадь. Мать же хотя и была такой же крупной в кости, но ведь она женщина. От надсады она стала инвалидом. Так что на родительскую помощь для будущей новостройки рассчитывать не приходилось. А вот деньжатами немного помогли. Да и у себя небольшой запасец уже поднакопился. На эти средства купили старенький дом, но в нем пока жить было можно.
– Не горюй, Маня, придет время, и будет у нас опять новый дом, – успокаивал Сергей.
Подобные слова говорил он и отправляясь на фронт.
– Разобьем фашистов, так мы с Ванькой такие хоромы отгрохаем, вся деревня завидовать будет, – запомнила мужнины слова Мария.
Вот только что-то давно нет весточки от него, постепенно возвращая себя к сегодняшней жизни, вспоминала она.
Нахлынувшие воспоминания и всхлипывания Марии прервал голос сынишки:
- М-м-ма-мка, н-не реви. Я л-лю-б-лю тебя, а ба-а-ню н-но-вую п-пост-ро-им!
– Ой, что я натворила-то! Ваньку заикой сделала,– еще сильнее зарыдала, даже тоскливо, с надрывом завыла она, да поняв, что еще больше напугает сынишку, умолкла, поглаживая притихшего Ванюшку по головке.
ришла беда, отворяй ворота. Мария вот уже который раз замечала, что напротив ее дома приостанавливалась почтальонка. Затем, потоптавшись на месте, шла дальше. На этот раз все-таки решилась подойти и, потупив глаза, молча подала ей треугольный конверт...…
Поделиться своим горем Мария пошла к родителям.
– Тятя, как я без Сергея жить-то стану?
– У Натальки вон трое сирот, да живет,– успокаивал как мог немногословный отец.
У младшей его дочери Наташи муж погиб еще в первый год войны, и она беременная да еще с двумя едва вставшими на ножки дочурками из дальнего сибирского города приехала в родной дом. Здесь и так уже было тесно: сноха с двумя сынишками тоже жила тут. Как ни крути, для Натальи очень нужна была изба. Старик днями работал в колхозной кузне, а вечерами и даже поздней ночью катал валенки на продажу. Выручки было маловато, пришлось сдать на мясо телку. На эти деньги да еще под долговую расписку купили в соседней деревне дом на перевозку. Избу поставить помогли местные старики. Сложили печь. К крылечку избы прислонили жерди, прикрыв их соломой, – вот и все благоустройство. Даже так необходимого в крестьянском хозяйстве хлева не было.
И вот старику опять проблема – надо поставить баню для Мани. А то ведь действительно оба с Ванькой завшивеют. Как могли, выручили Марию однодеревенцы: кто дров привезет, а на эти цели разрешали вырубать лишь луговой осинник да дубняк и всякий кустарник. Все, что из этого мало-мальски годилось на сруб бани, везли к Марии. Опять же выручили сердобольные деревенские старики. К следующей зиме баня была готова. Для ее крыши вдова, заходя почти по горло в воду, накосила в ближайшей старице камыша.
В дальнейшем надо было думать и о замене обветшавшего дома. Чтобы побольше заработать трудодней, Мария шла и на мужицкую работу, в том числе на лесоповал и метку сена. Поскольку была крепкого телосложения, как отец и мать, то на сенокосе, чтоб за ней подтягивались другие, покосиво ставили вести первой. По зимам поручали и самую тяжелую работу – возить с полей солому на фермы.
По-родительски она была настолько трудолюбива, что даже в поминальные дни, когда все шли на кладбище к могилам родных, Маня долго там не задерживалась. Торопилась обратно в деревню просить бригадира, чтоб дал наряд на какую-либо работу. Таким же, в мать, подрастал и Ванька. В каникулы не знал он ни пионерлагерей, ни турпоездок. Учеба давалась ему трудно, но, входя в его положение, учителя спрашивали его пореже, а больше давали письменные задания. Семилетку парнишка все-таки осилил. Большинство сверстников, особенно если у кого отец тракторист или шофер, поехали учиться в профтехучилище на механизаторов широкого профиля. Звали с собой и Ваньку, да мать воспротивилась.
– как заике в городе учиться-то, засмеют ведь. Да и обижать станут – он же вон какой смирный и ростиком не удался, – не желая отпускать от себя единственную родную кровиночку, приводила свои доводы мать.
Ваньке, привыкшему сызмальства к коням, и самому не хотелось в СПТУ. Ездить на лошади ему нравилось больше, чем на чадящей дымом пугающей технике.
Когда колхоз к имеющимся купил еще несколько грузовиков, председатель подозвал Ивана и сказал:
– Хватит быть водителем кобылы. Оканчивай краткосрочные курсы шоферов, и дам тебе машину.
Пора конной тяги в колхозе, действительно, завершалась, и, посоветовавшись с матерью, парень принял предложение председателя. Как и следовало ожидать, путного шофера из Ваньки не получилось. В один из первых рейсов по пути на маслозавод заглох мотор, и пока помогал проезжавший мимо шофер, молоко во флягах подкисло. Вдругорядь Ванька разворотил эстакаду, с которой лаборанты брали молоко на анализ. Эта поездка на маслозавод стала последней.
вана назначили шофером на пожарную машину. К счастью, пока он здесь числился, ни одного пожара на территории колхоза не случилось. Однажды Ваню на рабочем месте навестил приезжий родственник. Желая похвастаться вверенной ему техникой, Иван выехал из бокса. Потом же, въезжая обратно, зацепил полотно ворот. Со второй попытки столкнул стоящий у стенки свой велосипед. После мать спрашивала:
– Почему перестал ездить на лисопете?
– Медичка посоветовала ходить пешком. Так лучше для здоровья, – ответил сын.
– Коли так, то ходи пешком, – согласилась она с его ответом.
Когда в колхозе появилась возможность назначить на пожарную машину более надежного шофера, парня перевели разнорабочим на действующий круглогодично мехток с мельницей. Тут для Ваньки своя стихия: бери побольше – кидай подальше. А труженик он безотказный.
енег мать с сыном на покупку дома все-таки поднакопили. Купили его в своей же деревне. Покидая обжитую, добротную усадьбу, жители уж очень были рады, что избавились от нее в неперспективном населенном пункте.
– Теперь, сынок, в такой дом и невесту привести не стыдно, намекая на женитьбу, говорила мать.
Женитьба же для Ваньки – дело очень уж не простое. Знакомство с девчатами не заладилось с подростковой поры. Бывало, придет он в клуб, парни танцуют, а Ванька смирненько отсиживается на скамейке у стенки. Стеснялся своего заикания. После танцев молодежь расходится, как обычно, парами, а Иван отправляется домой один-одинешенек. Постепенно все сверстницы повыходили замуж, так что посвататься стало не к кому. Сердобольный дядя, пусть девок нет, приглядел великовозрастному жениху невесту из разведенок. Она постарше Ивана, но, как говорится, на безрыбье и рак за рыбешку сойдет.
Новоявленная молодуха сбежала, кажется, уже через какой-то месяц. Причина неуживчивости, скорее всего, в маниакальном скопидомстве свекрови. Именно начавшаяся с накапливания денег на покупку дома экономия во всем постепенно повлияла на образ жизни Марии.
дна из племянниц однажды поделилась воспоминаниями о том, как гостила у тетки. Та попросила сына затащить в избу тяжеленную свиную тушу и распилить на куски. Мать же принялась месить тесто. Ну, думает гостья, хоть первый раз за зиму досыта наемся пельменей. Разочарование наступило, когда тетя, сметя в кучку мясные костные опилки, сделала из них фарш. Да еще вдобавок к такому сюрпризу пельмени варили… в самоваре. Видимо, хозяйка даже скупилась приобрести совсем не дорогую, по тем деньгам, электроплитку. В другой раз гостью угощали бараниной, в которой ни жиринки.
– Вот, купили двух. Из-за бескормицы колхоз распродавал их по дешевке, – показывая с чуть ли не светящимися от истощения боками ребристые тушки, подвешенные в ограде, хвастался своей предприимчивостью Ванька. А рядом висела оплывшая жиром чуть ли не достающая до земли туша годовалого бычка, приготовленного на продажу. К чаю, кстати, из того же самовара, гостье принесли слежавшиеся от давности самые дешевые карамельки-подушечки да чугунной твердости пряники, когда-то припасенные на случай гостей.
Даже при все реже посещавших дом родственниках, Мария ходила в таком тряпье, что стыдно было бы такое для огородного пугала. За что сестра неоднократно упрекала Маню, но безрезультатно.
Все деньги, что удавалось подкопить, мать с сыном несли на сберкнижку. Как-то подвыпивший Ванька хвастался, что вот они купили дом и денег на книжке осталось на "Волгу", да еще в чулане сверток облигаций. Только вот нажитое пошло прахом. Сбер-книжка после деноминации превратилась в пустую бумажку, облигации в труху источили мыши, никому не нужными стали дома в заброшенной деревне. Так ради чего тогда горбатились мать с сыном на колхозной работе? Устроить в их понимании счастливую жизнь? Не получилось.
Хорошо, что на старости лет Марии и Ваньке, отдавшим все силы колхозу, впоследствии предоставили добротный дом с полным обустройством на центральной усадьбе. Да и то они сами-то об этом не просили. Инициативу проявила медичка, которой порой почти ежедневно приходилось ходить в деревню, где больная мать с сыном оставались последними жителями. Зимой туда можно было попасть только на лыжах. Вот по просьбе заведующей медпунктом председатель предложил семье перебраться в центр.
Только недолго Мария пожила в этом доме. После похорон матери Ванька глушил свое одиночество выпивками. Тем более, что попривык к этому после неудачной женитьбы. Одернуть его теперь было некому. Появились собутыльники. Таковых, если у тебя есть деньги, в селе хватает с избытком. Когда в кармане пусто, Ванька шел к знакомому предпринимателю, владеющему магазином, подторговывавшему всяким дешевеньким спиртным, которое давал в долг. Похоже, что спаивал Ивана с далеко идущим умыслом. Когда долг поднакопился, хотрован-торгаш предложил Ваньке свою услугу. Дескать, ты заходи в магазин и в любое время бери что надо. Только подпиши на меня завещание по дому. Тогда тебе будет не только выпивки в волю, но и в случае смерти – достойные похороны, даже впоследствии с установкой памятника. В случае отказа от сделки Ванька лишился бы обещанных "льгот".
днажды с глубокого похмелья Иван поплелся к "благодетелю". Голова трещала так, что ради опохмелки готов был заложить не только дом, но и душу, хоть самому черту.
Написав завещание, тем самым подтолкнул себя к могиле. Вскоре Ваньку, не выходившего несколько дней на улицу, соседи, зайдя в избу, обнаружили мертвым. Признаков насильственной смерти не было, а что пил Ванька, главное у кого брал зелье, не доказать. Да и искаться-то некому. Адресов родственников в доме не нашли. Переписка с ними давно уже прекратилась. Иван с матерью даже не бывали у них в гостях, хотя приглашали туда неоднократно. Мать с сыном отговаривались, что не могут оторваться от домашнего хозяйства. За всю жизнь они не повидали железной дороги либо теплохода, тем более, воздушного лайнера. Все денежки копили.
Похоронил Ивана колхоз, как в прошлом хорошего, добросовестного работника. Поминки изладили дальние родственники.
После того прошло несколько лет. Однажды ураган повалил на кладбище старые деревья, а у устоявших кое-где обломил сучья. На Иванову могилу упала екатерининских времен трупелая береза. От удара подгнивший деревянный памятник рассыпался вдребезги. Вскоре здесь провели субботник. Все годящееся на топливо, в том числе и обломки памятника, увезли в колхозную котельную. На месте ставшей безымянной осевшей могилы не осталось даже бугорка. Как будто и не жил человек вовсе!
P. S. Давненько не бывал на этом кладбище. Возможно, Иванова могила теперь все-таки приведена в порядок и поставлен здесь памятник. А может быть, последнее пристанище человека с исковерканной судьбой так и остается в забвении? Не знаю.
Николай ШЕМПЕЛЕВ.